Кнопка на меня
- Для создания кнопки-ссылки на мою страницу добавьте вот
этот скрипт по
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
Гидденс
ПОСЛЕДСТВИЯ СОВРЕМЕННОСТИ*
Теперь я перехожу к рассмотрению высвобождения социальных систем. Под
высвобождением я понимаю «вынесение» социальных отношений из местных контекстов
взаимодействия и их перестройку в неограниченных пространственно-временных
Социологи часто обсуждали переход от традиционного к современному миру в
терминах понятий «дифференциации» и «функциональной специализации». Переход
от мелких социальных систем к аграрным цивилизациям, а затем к современным
государствам, в соответствии с этим воззрением может рассматриваться как процесс
нарастающей внутренней диверсификации. Против такой точки зрения можно выдвинуть
разнообразные возражения. Она часто сочетается с эволюционным миросозерцанием, не
уделяет внимания «проблеме границ» при анализе социетальных систем, и довольно часто
основана на функционалистских представлениях1. Для настоящей дискуссии, однако,
важнее тот факт, что такой взгляд не дает приемлемого решения вопроса дистанциации
времени и пространства. Понятия дифференциации и функциональной специализации не
приспособлены должным образом к рассмотрению феномена разграничения пространства
и времени социальными системами. А вот термин «высвобождение» удачнее передает
идею сдвига настроек пространства и времени, имеющего большое значение в качестве
базового элемента социальных изменений вообще и природы современности в частности.
Я хотел бы выделить два типа механизмов высвобождения, существенным образом
задействованных в развитии современных социальных институтов. Первый из них я
обозначу как создание символических знаковых систем; второй назову образованием
Под символическими знаковыми системами
которые могут «находиться в обороте» независимо от специфических свойств индивидов
или групп, использующих их в каждый данный момент. Можно выделить различные
типы символических маркеров, например, средства политической легитимации; здесь я
сосредоточу свое внимание на маркере «деньги».
Перевод выполнен Г. Ольховиковым по изданию: Giddens A. The Consequences of Modernity. Stanford:
Stanford University Press, 1990. Редактор перевода Т. Дмитриев.
Природа денег широко обсуждалась в социологии и, по очевидным причинам,
неизменно остается в центре внимания экономики. В своих ранних работах Маркс
говорит о деньгах как о «наложнице всесветной», о средстве обмена, которое отрицает
содержание товаров и услуг, подставляя вместо них некий безличный стандарт. Деньги
позволяют обменять что угодно на что угодно, независимо от наличия у вовлеченных в
обмен товаров какого-либо существенного сходства. Критические комментарии Маркса
по поводу понятия денег предвосхищают проведенное им в дальнейшем различие между
потребительнкой и меновой стоимостью. Деньги дают возможность обобщить второе из
этих понятий благодаря своей роли «чистого товара»2.
Однако наиболее глубокое и утонченное объяснение связей между деньгами и
современностью принадлежит Георгу Зиммелю3. Вскоре я вернусь к этой теме, поскольку
я буду опираться на это объяснение в моих собственных рассуждениях о деньгах как
механизме высвобождения. Между тем следует заметить, что интерес к социальному
характеру денег в более позднее время присутствует в работах Толкотта Парсонса и
Никласа Лумана. Основным автором здесь является Парсонс. Согласно ему, деньги
являются одним из типов «средств обмена» в современных обществах, остальными же
типами являются власть и язык. Хотя подходы Парсонса и Лумана имеют ряд сходств
с тем, о чем я буду говорить ниже, для меня неприемлема основа их исследований.
Ни власть, ни язык не могут быть поставлены на одну доску с деньгами и прочими
механизмами высвобождения. Власть и использование языка являются существенными
чертами социального действия в самом общем плане, а не специфическими социальными
Что есть деньги? Экономисты так и не пришли к согласию по поводу ответа на
этот вопрос. Однако работы Кейнса, по-видимому, представляют собой наилучшую
отправную точку для его рассмотрения. Среди моментов, которым Кейнс уделяет особое
внимание – самостоятельный характер денег, строгий анализ которого отделяет его
работы от тех вариантов неоклассической экономической мысли, где, по выражению
Леона Вальраса, «деньги не существуют»4. Кейнс прежде всего различает между
деньгами как средством расчета и собственно деньгами5. В своей ранней форме деньги
отождествляются с долгом. «Товарные деньги», поэтому, могут быть обозначены в
качестве первого шага на пути преобразования бартерной экономики в денежную.
Основной сдвиг начинается тогда, когда расписки о признании долга могут замещать
собственно товары в ходе урегулирования сделок. Такая «расписка о добровольном
признании долга» может быть выпущена любым банком и представляет собой «деньги
банковского оборота». Деньги банковского оборота являются признанием частного
долга до тех пор, пока они не получают более широкого распространения. Это движение
к деньгам в собственном смысле слова подразумевает вмешательство государства,
выступающего как гарант их ценности. Только государство (под которым здесь
подразумевается современное национальное государство) в состоянии трансформировать
сделки по поводу частных долгов в общепринятое средство обмена — другими словами,
сбалансировать дебет и кредит в отношении неопределенно большого числа таких сделок.
Таким образом,
терминах долга и кредита, где эти последние относятся к множеству широко рассеянных
взаимных обменов. Именно по этой причине Кейнс тесно связывает деньги со временем6.
Деньги — это способ отсрочки платежа, дающий средства для того, чтобы свести доходы
с долговыми обязательствами в ситуации, где непосредственный обмен продуктами
невозможен. Деньги, мы могли бы сказать, есть средство сжатия времени и, таким
образом, извлечения сделок из уникального окружения данного акта обмена. Говоря
точнее, в терминах, введенных выше, деньги есть средство дистанциации времени
и пространства. Деньги обеспечивают вступление в силу сделок между агентами,
далеко отстоящими друг от друга в пространстве и времени. Пространственный
подтекст денег хорошо описан Зиммелем, который указывает, что «роль денег связана
с пространственной дистанцией между индивидом и его имуществом.... Только в том
случае, когда прибыль предприятия принимает форму, в которой она может быть легко
передана в любое другое место, она гарантирует собственности и ее владельцу, через их
пространственное разделение, высокую степень независимости, или, другими словами,
самостоятельности действий.... Способность денег сжимать расстояния позволяет
владельцу и его имуществу существовать на таком удалении друг от друга, чтобы каждый
из них мог действовать по своему усмотрению в большей степени, нежели в те времена,
когда владелец и его имущество все еще находились в непосредственной взаимосвязи, и
когда каждое экономическое взаимодействие было также личным взаимодействием»7.
Высвобожденность, обеспеченная в рамках современных денежных экономик,
гораздо выше той, что имелась в любой из предшествовавших современности
цивилизаций, в которых существовали деньги. Даже наиболее развитые денежные
системы эры, предшествовавшей современности, такие как денежная система Римской
империи, нисколько не продвинулись за пределы, в терминологии Кейнса, товарных денег
в вещественной форме звонкой монеты. Сегодня же «собственно деньги» независимы от
средств их представления и принимают форму чистой информации, оседающей в виде
цифр на распечатках с компьютера. Плохая метафора – рассматривать деньги, как это
делает Парсонс, как «средства обмена». В виде монеты или наличных деньги находятся в
деньги в их развитой форме определяются прежде всего в
обороте; но в современной экономике значительная часть сделок с деньгами не принимает
такой формы. Ченчини указывает, что привычные идеи о том, что деньги «обращаются» и
что о них можно думать как о «потоке», по сути, вводят в заблуждение8. Если бы деньги
были потоком – скажем, подобным водному потоку – то их обращение выражалось бы
непосредственно в терминах времени. Отсюда следовало бы, что чем больше его скорость,
тем более узкий поток требуется для того, чтобы то же количество денег протекло за
единицу времени. В случае денег это означало бы, что их количество, необходимое
для данной сделки, пропорционально скорости их обращения. Но это просто-напросто
чепуха — утверждать, что выплата ₤100 вполне могла бы быть произведена с помощью
₤50 или ₤10. Деньги связаны со временем (точнее, с пространством-временем) не в
качестве потока, а в качестве средства разграничения пространства-времени посредством
сцепления сиюминутности и отсрочки, присутствия и отсутствия. Говоря словами Р.С.
Сайерса: «Ни один актив не работает в качестве средства обмена вне самого момента
передачи от одного владельца другому при урегулировании некоторой сделки»9.
являются
примером
современностью; я не буду пытаться детализировать здесь существенный вклад
развитой денежной экономики в определение характера институтов современности.
Однако «собственно деньги», конечно же, являются существенной частью современной
социальной жизни, и, в равной степени, особым типом символических знаковых систем.
Они имеют фундаментальное значение для высвобождения современной экономической
деятельности в целом. Одной из наиболее характерных форм высвобождения
современного периода, к примеру, является расширение капиталистических рынков
(включая денежные рынки), которые сравнительно рано приобретают международный
масштаб. «Собственно деньги» неотделимы от удаленных сделок, предполагаемых
существованием таких рынков. Кроме того, как указывает Зиммель, они являются
существенной предпосылкой особенностей владения собственностью и возможности ее
отчуждения в современной экономической деятельности.
Все механизмы высвобождения, и символические знаковые системы, и экспертные
системы зависят от доверия. Доверие поэтому фундаментальным образом вовлечено
в институты современности. Доверием здесь облечены не индивиды, а абстрактные
позиции. Каждый, кто использует денежные маркеры, делает так в предположении,
что другие, с которыми он или она никогда не сталкиваются, признают их ценность.
Но тем, чему доверяют, являются деньги как таковые, а не только лишь, и даже не
преимущественно, те лица, с которыми производятся конкретные сделки. Я рассмотрю
общие свойства доверия несколько ниже. Ограничивая пока что наше внимание
конкретным примером денег, можно отметить, что связи между деньгами и доверием
особым образом выделяются и анализируются Зиммелем. Подобно Кейнсу, он связывает
доверие в ходе сделок с деньгами с «уверенностью общества в выпускающем деньги
Зиммель различает уверенность в деньгах и «слабое индуктивное знание»,
задействованное во многих фьючерсных сделках. Так, если бы фермер не был уверен,
что поле даст урожай в будущем году так же, как и в предыдущие годы, он или она
не стали бы сеять. Доверие же к деньгам подразумевает нечто большее, чем расчет
достоверности наступления неких вероятных в будущем событий. Доверие существует,
утверждает Зиммель, когда мы «верим в» кого-то или в какой-то принцип: «Оно выражает
чувство, что между нашей идеей о бытии и самим бытием имеется определенная связь
и единство, некая согласованность в нашем понимании его, а также убежденность
и отсутствие сопротивления в уступке нашего Я этому пониманию, которое может
опираться на какие-то конкретные основания, но не может быть объяснено ими»10.
Доверие, коротко говоря, есть форма «веры (faith)», в которой уверенность, придаваемая
возможным результатам действий, выражает некое обязательство, а не просто суждение
о знании. В действительности, и ниже я рассмотрю это более подробно, модусы доверия,
используемые институтами современности, по природе своей основаны на нечетком и
частичном понимании их «базы знаний».
Рассмотрим теперь природу экспертных систем. Под экспертными системами я
подразумеваю системы технического исполнения или профессиональной экспертизы,
организующие значительные фрагменты материального и социального окружения,
в котором мы сегодня живем11. Большинство «обычных людей» обращаются к
консультациям «профессионалов» — адвокатов, архитекторов, врачей и т.д. — лишь
периодически или от случая к случаю. Но системы, объединяющие в единое целое знания
экспертов, оказывают на многие аспекты того, что мы делаем, постоянное влияние.
Просто сидя у себя дома, я уже вовлечен в экспертную систему или последовательность
таких систем, на которые я полагаюсь. Я не испытываю особых страхов, поднимаясь
вверх по лестнице моего жилища, хотя я и знаю, что в принципе вся эта конструкция
может обрушиться. Я мало что знаю о своде знаний, использованных архитектором и
строителем при проектировке и постройке этого дома, но, тем не менее, я «верую» в
то, что они сделали. Я «верую» не столько в них, хотя мне и приходится доверять их
квалификации, сколько в подлинность применяемого ими экспертного знания — то есть
во что-то, что сам я не могу полностью проверить.
Когда я выхожу из дома и сажусь в автомобиль, я попадаю в окружение, во все
элементы которого проникает экспертное знание — относящееся к проектировке и
изготовлению автомобилей, шоссе, перекрестков, светофоров и многих других предметов.
Каждому известно, что вождение автомобиля — опасное занятие, влекущее риск
попасть в аварию. Предпочитая отправиться в путь на автомобиле, я принимаю этот
риск, но полагаюсь на вышеупомянутые компетенции как на гарантию того, что этот
риск минимизирован настолько, насколько это возможно. Я знаю очень мало о том, как
работает автомобиль, и в состоянии самостоятельно исправить лишь незначительные
поломки в случае, если с ним что-то будет не так. Я почти ничего не знаю о технических
подробностях способов постройки дорог, техобслуживания и ремонта дорожных
покрытий или о компьютерах, помогающих контролировать движение транспортных
потоков. Когда я паркую автомобиль в аэропорту и сажусь на самолет, я попадаю в сферу
действия других экспертных систем, мои технические познания о которых находятся,
самое большее, в зачаточном состоянии.
Экспертные системы являются механизмами высвобождения, поскольку, как
и символические знаковые системы, они вычленяют социальные отношения из их
непосредственного контекста. Оба этих типа механизмов высвобождения предполагают,
но также и поддерживают процессы отделения времени от пространства как необходимое
условие поощряемого ими процесса дистанциации времени и пространства. Экспертная
система высвобождает, как и символические знаковые системы, путем предоставления
гарантий ожиданиям, дистанцированным в пространстве и времени. Такое «растягивание»
социальных систем достигается благодаря безличной природе тестов, применяемых для
оценки технических знаний, и публичной критике (на которой основано производство
технических знаний), используемой для надзора за их формой.
Повторим, для «обычного» человека доверие к экспертным системам не зависит ни
от полного понимания всех этих процессов, ни от владения связанными с ними знаниями.
Доверие неизбежно оказывается в некоторых отношениях чем-то вроде религиозного
догмата. Это утверждение не следует понимать чересчур упрощенно. Момент «слабого
индуктивного знания» Зиммеля, несомненно, очень часто присутствует в экспертных
системах. В этих «догмах» имеется прагматический элемент, основанный на опытном
знании о том, что эти системы в целом работают так, как они и должны работать. К
тому же над профессиональными ассоциациями часто стоят разрешительные органы,
созданные для защиты потребителей экспертных систем — структуры, лицензирующие
промышленные установки, осуществляющие надзор за стандартами, используемыми
производителями самолетов и т.д. Все это, однако, не отменяет истинности наблюдения о
том, что все механизмы высвобождения подразумевают отношение доверия. Рассмотрим
теперь, как следует понимать идею «доверия», и какова общая связь между доверием и
дистанциацией времени и пространства.
Термин «доверие» довольно часто используется в обычной речи12. Некоторые
из смыслов этого термина, хотя и обладают общим сходством с другими способами его
употребления, содержат не вполне очевидный подтекст. Человек, говорящий «Я полагаю,
что Вы в порядке» (I trust you are well), хочет сказать этим вежливым обращением
лишь немногим больше, чем «Я надеюсь, что Вы в добром здравии» — хотя даже
здесь «полагаю» утверждает больше, чем «надеюсь», подразумевая нечто более близкое
к «Я надеюсь и не имею причин сомневаться». Здесь уже может быть обнаружена
установка упования или уверенности, входящая в доверие в качестве его составной части
в некоторых более насыщенных смыслами контекстах. Когда кто-то говорит: «Можете
положиться на то, что Х поведет себя таким-то образом» (Trust X to behave that way), этот
смысл становится более явным, хотя он лишь немногим сильнее «слабого индуктивного
знания». Считается, что можно положиться на то, что Х реализует указанное поведение,
если даны соответствующие условия. Но эти варианты словоупотребления не так уж
интересны с точки зрения вопросов, рассматриваемых в настоящем рассуждении,
поскольку они не отсылают к социальным отношениям, включающим в себя доверие.
Они не связаны с системами обеспечения доверия, но являются знаками, отсылающими
к поведению других; от индивида, участвующего в их использовании, не ожидается
проявлений той «веры», которая подразумевается доверием в более характерных его
Основное определение доверия в Оксфордском словаре английского языка описывает
его как «упование на или уверенность в наличии некоторого качества или атрибута
у какого-либо лица или вещи, или в истинности некоторого утверждения», и это
определение является удобной отправной точкой для нашего обсуждения. «Уверенность»
и «упование», несомненно, как-то связаны с той «верой», о которой, вслед за Зиммелем, я
уже говорил. Признавая тесную связь между уверенностью (confidence) и доверием (trust),
Луман проводит между ними различие, составляющее основу его работ, посвященных
доверию13. Доверие, говорит он, должно быть понято именно в его связи с «риском»,
термином, возникающим только в период современности*. Это понятие было вызвано к
Слово «риск», судя по всему, проникло в английский язык в семнадцатом веке и, вероятно, происходит от
испанского мореходного термина, означающего столкновение с опасностью или движение в сторону утесов.
жизни пониманием того, что непредвиденные результаты могут быть скорее следствием
наших собственных действий и решений, чем выражением скрытых замыслов природы
или неизреченных намерений Божества. Риск в значительной мере занимает место того,
о чем раньше думали как о fortuna (жребий или судьба), и теряет связь с космологиями.
Доверие предполагает осознание обстоятельств риска, тогда как уверенность – нет. И
доверие, и уверенность отсылают к ожиданиям, которые могут быть подавлены или
угнетены. Уверенность, как ее понимает Луман, означает более или менее общепринятую
установку на то, что знакомые вещи не изменятся: «Стандартным примером является
уверенность. Вы уверены в том, что не разочаруетесь в своих ожиданиях: что политики
попытаются избежать войны, что автомобили не будут ломаться или внезапно съезжать
с проезжей части, чтобы сбить вас во время воскресной прогулки. Вы не можете жить,
не формируя каких-либо ожиданий в отношении случайных событий, и при этом вам
приходится в той или иной мере пренебрегать возможностью разочарования в них. Вы
пренебрегаете ей, потому что она незначительна, но также и потому, что вы не знаете, что
с этим делать. Единственная альтернатива здесь — жить в постоянной нерешительности,
убегая от своих ожиданий и не будучи в состоянии чем-либо заменить их»14.
Там, где замешан риск, по мнению Лумана, альтернативы сознательно
учитываются индивидом в процессе его решения вести себя определенным образом. Тот,
кто покупает подержанный автомобиль вместо нового, рискует приобрести рухлядь. Он
или она доверяется продавцу или репутации фирмы в том отношении, что они
постараются избежать этого неприятного исхода. Так что индивид, не рассматривающий
альтернативы, находится в ситуации уверенности, тогда как тот, кто рассматривает эти
альтернативы и пытается принять меры в отношении признаваемых таким образом
рисков, вовлекается в ситуацию доверия. В ситуации уверенности человек реагирует на
разочарование обвинениями в адрес других; в обстановке доверия она или он должен
взять на себя часть вины и может сожалеть о том, что доверился кому-то или чему-то.
Различие между доверием и уверенностью зависит от того, влияет ли предшествующее
поведение человека на возможность неудачи, а следовательно, от связанного с ним
различия между риском и опасностью. Поскольку понятие риска возникло не так давно,
утверждает Луман, возможность развести риск и опасность должна быть порождена
социальными характеристиками современности. По сути, она вытекает из осознания того
факта, что большая часть случайностей, влияющих на человеческие действия, создана
людьми, а не установлена Богом или природой.
Подход Лумана имеет большое значение и привлекает наше внимание к ряду
понятийных различий, которые следует провести в процессе осмысления доверия. И все
же я не считаю, что можно согласиться с деталями его концептуализации. Он, безусловно,
прав, проводя различие между доверием и уверенностью и между риском и опасностью, и
утверждая, что все они некоторым образом тесно связаны друг с другом. Но бесполезно
связывать понятие доверия со специфической ситуацией сознательного размышления
индивидов над различными доступными им образами действий. Состояние доверия
обычно длится гораздо дольше, чем предполагается в этом случае. Оно, как я утверждаю
ниже, скорее является особым видом уверенности, нежели чем-то отличным от нее.
Аналогичные замечания имеют силу и для риска и опасности. Я не согласен с
утверждением Лумана, что «если вы воздерживаетесь от действия, то вы не рискуете»15 —
другими словами, ни на что не отваживаясь, ничего (потенциально) не теряешь.
Бездействие часто является рискованным, и существуют риски, с которыми нам всем
приходится иметь дело, нравится нам это или нет, такие как риски экологической
катастрофы или ядерной войны. Более того, нет внутренней связи между уверенностью и
опасностью, даже если понимать их в соответствии с определениями Лумана. Опасность
существует в ситуации риска и фактически связана с определением того, чем является
риск – риски, связанные с пересечением Атлантического океана на маленькой лодке, к
примеру, значительно выше рисков того же путешествия, предпринятого на большом
лайнере в силу изменения вовлеченного в них элемента опасности.
Я предлагаю иное осмысление доверия и сопутствующих ему понятий. Для
удобства изложения я расположу составляющие его элементы в виде последовательности
из десяти пунктов, включающих определение доверия и, кроме того, дающих в
развернутой форме ряд связанных с ним наблюдений.
1. Доверие связано с отсутствием во времени и в пространстве. Нет нужды
доверять кому-то, чьи действия постоянно на виду, а мыслительные процессы полностью
прозрачны, или доверять некоторой системе, чья работа до конца известна и понятна.
Утверждалось, что доверие есть «инструмент для работы со свободой других»,16 но
главным условием необходимости доверия является не недостаток силы, а отсутствие
2. Доверие в основании своем связано не с риском, а со случайностью. Доверие
всегда подразумевает надежность вопреки случайности полученных результатов,
независимо от того, относятся ли они к действиям индивидов или к работе систем. В
случае доверия к человеческим агентам презумпция надежности содержит приписывание
им «доброго имени» (репутации) или любви. Вот почему доверие к людям важно в
психологическом отношении для доверяющего индивида: морально он становится
3. Доверие — не то же самое, что вера в надежность человека или системы;
оно есть то, что возникает из этой веры. Доверие — это именно связь между верой и
уверенностью, и именно это отличает его от «слабого индуктивного знания». Последнее
есть уверенность, основанная на некоторого рода власти над обстоятельствами, в которых
уверенность является оправданной. Всякое же доверие есть в некотором смысле слепое
4. Мы можем говорить о доверии к символическим знаковым системам или к
экспертным системам, но оно опирается на веру в правильность неизвестных принципов,
а не на веру в «моральную устойчивость» (добрые намерения) других. Конечно, доверие
людям всегда до определенной степени учитывается в доверии к системам, но оно
относится, скорее, к их правильной работе, а не к их деятельности как таковой.
5. Здесь мы подходим к определению доверия. Доверие можно определить как
уверенность в надежности человека или системы в отношении некоторого данного
множества ожидаемых результатов или событий, где эта уверенность выражает
веру в доброе имя или любовь другого или в правильность абстрактных принципов
(технического знания).
6. В условиях современности доверие существует в контексте (а) общего сознания
того, что человеческая
материальный мир — скорее создается в обществе, чем дана в природе вещей или
посредством божественного вмешательства; (b) сильно возросших возможностей
человеческого действия к преобразованиям, вызванных динамическим характером
социальных институтов современности. Понятие риска занимает место понятия fortuna,
но не потому, что агенты до наступления современности были не в состоянии различать
между риском и опасностью. Скорее оно выражает такое изменение в восприятии
предзаданного и случайного, согласно которому человеческие моральные императивы,
естественные причины и вероятность занимают господствующее место, вытесняя
религиозные космологии. Идея вероятности в ее современном смысле возникает в то же
деятельность — включая сюда воздействие технологии на
7. Опасность и риск тесно связаны, но не совпадают. Разница между ними не
зависит от того, сознательно ли индивид взвешивает альтернативы, размышляя над
определенным планом действий или реализуя его. Риск предполагает именно опасность
(не обязательно осознанную). Человек, рискующий чем-то, навлекает на себя опасность,
где опасность понимается как угроза достижению желаемого исхода. Каждый, кто
принимает на себя «обдуманный риск», осознает угрозу или угрозы, которые вводятся
в игру определенным образом действий. Но, несомненно, можно предпринимать
действия или попадать в ситуации, которые сами по себе являются рискованными, не
осознавая всей их рискованности. Иными словами, не осознавая опасностей, которым
8. Риск и доверие переплетаются, причем доверие, как правило, служит для
минимизации опасностей, которым подвергаются определенные типы действий. Имеются
некоторые обстоятельства, в которых стереотипные формы принятия риска становятся
институтами в рамках окружающей их обстановки доверия (инвестиции на фондовом
рынке, физически опасные виды спорта). Здесь умение и удача ограничивают риск,
но обычно риск сознательно просчитывается. Во всех ситуациях доверия приемлемый
риск попадает под рубрику «слабого индуктивного знания», и при этом практически
всегда имеется баланс между доверием и расчетом рисков в этом смысле. То, что
рассматривается как «допустимый» риск — т. е. минимизация опасности — различно в
различных контекстах, но почти всегда играет основную роль в поддержании доверия.
Так, путешествие по воздуху может показаться само по себе опасным, поскольку самолет,
как представляется, пренебрегает законами тяготения. Те, кто занят бизнесом в сфере
авиаперевозок, парируют эти соображения, доказывая с помощью статистики, насколько
низкими являются риски воздушных перелетов с точки зрения количества смертей на
одну пассажиро-милю.
9. Сфера риска не ограничена действиями индивидов. Существуют «ситуации
риска», которые в совокупности влияют на крупные скопления индивидов — в некоторых
случаях они способны охватить все население Земли, как, например, риск экологической
катастрофы или ядерной войны. Мы можем определить «безопасность» как ситуацию,
в которой определенное множество опасностей нейтрализовано или минимизировано.
Опыт безопасности обычно основывается на равновесии между доверием и допустимым
риском. И как факт, и как опыт, безопасность может отсылать к большим совокупностям
или коллективам людей — вплоть до глобальной безопасности включительно — или к
10. Приведенные выше замечания ничего не говорят о том, что противоположно
доверию — и эта противоположность не есть, как я буду утверждать ниже, всего
лишь недоверие. Эти положения, кроме того, не так уж много говорят об условиях
возникновения или исчезновения доверия; я буду обсуждать их несколько более детально
в следующих ниже разделах.
|
| Категория: Отвлеченные темы | Добавил: AZ (14.11.2011)
|
| Просмотров: 1132 | Комментарии: 6
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
| Всего комментариев: 2 | |
|
2
Eduardo
(27.07.2013 23:54)
0
Great common sense here. Wish I'd thguoht of that.
|
1
Kirana
(03.05.2012 12:02)
0
I much preefr informative articles like this to that high brow literature.
|
|
|
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
 |
